Неточные совпадения
Дарья же Александровна, получив депешу, только вздохнула о рубле за
телеграмму и поняла, что дело было
в конце обеда.
Эта новость была отпразднована у Стабровского на широкую ногу. Галактион еще
в первый раз принимал участие
в таком пире и мог только удивляться, откуда берутся у Стабровского деньги. Обед стоил на плохой
конец рублей триста, — сумма, по тугой купеческой арифметике, очень солидная. Ели, пили, говорили речи, поздравляли друг друга и
в заключение послали благодарственную
телеграмму Ечкину. Галактион, как ни старался не пить, но это было невозможно. Хозяин так умел просить, что приходилось только пить.
В том, что ссыльные не вступают
в законный брак, часто бывают виноваты также несовершенства статейных списков, создающие
в каждом отдельном случае целый ряд всяких формальностей, томительных, во вкусе старинной волокиты, ведущих к тому лишь, что ссыльный, истратившись на писарей, гербовые марки и
телеграммы,
в конце концов безнадежно машет рукой и решает, что законной семьи у него не быть.
Так, или почти так, выразили свое умное решение нынешние фараоны, а через день, через два уже господа обер-офицеры; стоит только прийти волшебной
телеграмме, после которой старший курс мгновенно разлетится, от мощного дуновения судьбы, по всем
концам необъятной России. А через месяц прибудут
в училище и новые фараоны.
Ещё
в конце лета, когда Пётр Артамонов лежал
в постели с отёкшими ногами, к нему явился торжественный и потный Воропонов и, шлёпая тяжёлыми, синими губами, предложил ему подписать
телеграмму царю — просьбу о том, чтоб царь никому не уступал своей власти.
Полетели во все
концы света
телеграммы: начальнику черноморских портов, местному архиерею, на маяки, на спасательные станции, морскому министру, министру путей сообщения,
в Ялту,
в Севастополь,
в Константинополь и Одессу, греческому патриарху, губернатору и даже почему-то русскому консулу
в Дамаске, который случайно оказался знакомым одному балаклавскому греку-аристократу, торгующему мукой и цементом.
В тот день, когда ужасный разгром русского флота у острова Цусима приближался к
концу и когда об этом кровавом торжестве японцев проносились по Европе лишь первые, тревожные, глухие вести, —
в этот самый день штабс-капитан Рыбников, живший
в безыменном переулке на Песках, получил следующую
телеграмму из Иркутска...
В одном
конце стола кто-то предложил уж было составить и послать
телеграмму.
В конце января я получил из Гунчжулина
телеграмму от приятеля унтер-офицера, раненного под Сандепу и лежавшего
в одном из гунчжулинских госпиталей. Я поехал его проведать.
Жадно ловились все известия из Вашингтона. Солдаты ежедневно ходили на станции покупать номера «Вестника Маньчжурских Армий». Посредничество Рузвельта принято, уполномоченные России и Японии собираются съехаться… И вдруг приказ Линевича,
в котором он приводит царскую к нему
телеграмму: «Твердо надеюсь на доблестные свои войска, что
в конце концов они с помощью божиею одолеют все препятствия и приведут войну к благополучному для России окончанию».
Мы пошли записываться.
В конце платформы, рядом с пустынным, бездеятельным теперь управлением военного коменданта, было небольшое здание, где дежурные агенты производили запись. На стене, среди железнодорожных расписаний и тарифов, на видном месте висела
телеграмма из Иркутска;
в ней сообщалось, что «войска иркутского гарнизона перешли на сторону народа». Рядом висела социал-демократическая прокламация. Мы записались на завтра у дежурного агента, вежливо и толково дававшего объяснения на все наши вопросы.
В Бухаресте Николай Герасимович отдохнул душой и телом и пробыл около месяца, выехав лишь
в конце июня, по получении
телеграммы от командира полка, требующего его возвращения
в Слатин.